Однажды, когда самосские послы говорили чересчур долго, спартанцы сказали им: «Первую часть вашей речи мы забыли, а последующую не поняли, так как забыли первую».
Как-то во время пребывания в Спарте нескольких хиосцев они, пообедав в зале эфоров, оставили на полу следы рвоты и даже справили нужду на кресла, на которых сидели. Спартанцы провели тщательное расследование, не сделал ли это кто из сограждан, но когда выяснилось, что это были хиосцы, то через глашатая объявили: «Хиосцам разрешается гадить».
Какой-то юноша не уступил (…) места (знаменитому полководцу Деркеллиду) и сказал так: «Ты не родил сына, который бы в свое время уступил место мне».
(Спартанец), которого хороначальник поставил в хоре с самого краю, (…) сказал: «Молодец, что придумал, как и это место сделать почетным!»
Спартанка, вручая сыну шит, внушала ему: «Или с ним, сын мой, или на нем».
Мать сказала сыну, которого обвиняли в преступлении: «Сын мой, уничтожь или обвинение, или себя».
Когда сыновья одной спартанки, бежав с поля сражения, явились к ней, она сказала: «Трусливые рабы! Куда вы бежите? Может, хотите спрятаться здесь, откуда появились на свет?» И с этими словами она задрала платье.